эймонд скалится. дерзит. продолжает ненароком издеваться. ее некогда маленький и беззащитный сын давно вырос и научился на всех кидаться: громогласно и вызывающе, как за тем несостоявшимся обедом; опаснее и хитрее, как пытался провернуть все на данный момент. жаль, что предпочел он это делать с ней, вкладывая в каждое слово гнев, а в жесты – непокрытую ненависть и боль; обидно, что решил от нее таким образом защищаться, кирпичик за кирпичиком выстраивая очередной фасад. сейчас она начинает видеть, какую совершила ошибку, взвалив на него груз, который должна была нести сама; осознает, что пусть он давно не малыш, но все еще ребенок. ее ребенок и решать проблемы за нее не входило в его обязанности.

глубокий вдох. руки тянутся к кувшину, наливая себе очередной бокал вина. алисента знает, что в алкоголе не сможет утопиться, однако пытаться не прекращает, – ты, действительно, не понимаешь? – вторит королева сыну, стоит тому озвучить свой вопрос. нет, такого просто не может быть; за этим интересом стоит, что – то еще. нечто, что она пытается уловить за хвост и выкрутить в свою сторону, дабы увидеть яснее, –  эйгон  – твой старший брат, – начинает издалека, пытаясь убрать из голоса то ли усталость, то ли раздражение, что приходится играть в непонятную игру, с человеком, от которого она никогда не хотела ничего скрывать и в тайне желала того же в ответ, – первый сын короля, которого ты окрестил едва дышащим, – алкогольное зелье ничуть не пьянит, не делает на душе легче; ей приходится продолжать, говорить всем известные и в каких – то моментах отвратительные вещи, но по – другому поступать было нельзя.. рушить то, что выстраивалось годами, ради чего она не спала множество ночей подряд … то, во что пусть не так сильно верила, но так рьяно это хотела, – хелейна, как его законная жена, и их дети – самое уязвимое звено, – по телу проходит противная дрожь; алисента боится и не хочет этого показывать. не хочет признавать, что смерть любого ее дитя и внуков – самый огромный страх.. кошмар, который преследует ее наяву и противной патокой растекается на сердце, – они первые, кто станет разменной монетой, в играх совета и деймона, и пусть дейрон и в староместе, но это все еще ничего не меняет

выдох. королева знает, ее сын не полоумный дурак и обо всем этом и так уже знает. знает, что он прекрасно осознает последствия своих действий или слов, но каждый раз срывается, стоит сильному импульсу встретиться на пути, – что, если с ними что – то случится? что, если пострадают дети? мейлор? – пытается уловить родной взгляд, стараясь найти в чужой реакции ответы на вопросы, которые мучают ее уже очень давно. она не хочет никого обвинять; не собирается ставить чужие чувства упреком. если все было так, как она предполагала… алисента давно все приняла, отпустила обиды. смирилась со своими ошибками и бесконечными попытками их хоть как – то скрыть или исправить; в конечном счете, если ее дети так сильно держатся друг за друга, то ее основная задача – защитить. унести любую тайну в могилу, не дать другим сыграть на этой связи.

мнение рейниры? королеве требуется время, в попытках успокоиться, и все же нервный смешок срывается с ее губ, оставляя после себя неясное послевкусие. на то, что думает принцесса рейнира, ей давно плевать; дружба, доверие и детская привязанность и любовь – все разлетелось на осколки и покрылось смрадом. к рейнире у королевы не осталось ничего.

эймонд, – алисента откладывает бокал, пододвигаясь ближе. перехватывает свободную руку своими ледяными пальцами, пытаясь охладить чужую – разгорячённую – кожу, – если улыбки и убедительная ложь рейнире помогут держать ее и цепного пса от нас так далеко, как это возможно, то я готова заплатить эту цену, – шепчет тихо, пытаясь донести истинный смысл своих слов.

я сделаю все, что возможно…
скажу, что угодно и буду улыбаться тем, кому надо …
… если это спасет каждого из вас.

со стороны они выглядят, как мать и дитя, решившие скрасить вечер милейшим разговором, но отчего – то на сердце у королевы было тревожно, будто здесь и сейчас решается, что – то важное; что – то, что преломится между ними навсегда, и как раньше больше не сложится, – нас ждет война, – королева разрезает затянувшуюся тишину, надеясь, что если где – то и притаился шпион, то он все же этого не услышит, – конфликт, который невозможно избежать, – она смотрит вниз, на секунду погружаясь в свои мысли, – нам необходимо показать людям, что мы достойны их любви, что мы заботимся о них и не хотим беспричинно проливать кровь простого народа в отличие от них, – сейчас, ей удается совладать со своей чернотой, но чем дольше продолжается разговор, тем отчетливее становилось ощущение, что «скоро она сломается» и больше себя не найдет. погрязнет в ненависти и сомнениях, запутается и не сможет холодным разумом направлять своих детей, тем самым отправив их на верное дно.

мгновение.

деймон не отдаст трон, а рейнира не преклонит колена, – алисента продолжает держать чужую руку в своей и  все еще ощущает «собственный холод», – как и я, – отчасти противоречит себе, но все еще цепляется за то, что не хочет кровавой массовой бойни; не хочет никого терять, – эймонд, прошу, услышь меня в этот раз, нам нужно действовать осторожно. необходимо держаться друг друга

Нет для этого мира страны любимее Тиренской Империи: виноград здесь самый пышный и сладкий, земля самая богатая, население самое здоровое, а умы самые светлые, - эти и многие другие хвалебные песни лились из уста самых влиятельных тиренских мужей, выбравших провести очередной чудесный вечер после очередного успешного собрания в достойной компании. Опера и разговоры о высоком сменились мужским салоном и разговорами более фривольными;  жёны и любовницы на экипажах отбыли на собственное чаепитие, Алиса же остался и именно тогда к нему, впервые за вечер, обратились напрямую с дружеской шуткой: "Как удобно, что хвост у вас остаётся при любом обличии". Алиса улыбнулся на это да кивнул. "Многие спорят, что же растет на хвостах у русалок", он с ними поделился, "золото или зубы; вы хотели бы проверить?".

Боле ни о чём Алису влиятельные тиренские мужи не спрашивали. Скучал он красиво и не менее красиво молчал, томно поднимая взгляд на своего возлюбленного и одними губами вопрошая, останутся ли у его господина силы для минут уединения в их общей спальне. Пропуская события часами позже, то нет, - что просто чудесно, - сил у него не осталось; Алиса ограничился предоставлением своих чистосердечных оральных услуг, после чего Лукас, оставив на его губах след от вина из самого пышного и сладкого винограда, стесняясь, предложил ему вместе отдохнуть от городской суеты на природе. Ведь, не лукавя, он действительно за прошедший год много старался, и результаты с поздравительными грамотами из других министерств говорят сами за себя. Его Альма, разумеется, не согласится не мог: действительно, Лукас, ты очень хорошо постарался, с каждым днём становясь всё более уважаемым человеком; ты у него настоящая умница.

Лукас, скорее всего, догадывался, что Альма не любит одинаково сильно что саму империю, что её природу, однако не оставлял попыток склонить чёрствое ко всему человеческому сердце к символической милости. Мало-помалу, как ему кажется, задуманное удаётся; деньги и влияние этому способствуют.

Позапрошлой весной появилась во владении Гассельквистов летняя усадьба в окрестностях Лентии, или, лучше сказать, близ южно-восточного побережья, - впечатляющее в своей крепости строение располагалось у подножия небольшого мыса, выходя окнами на тёмное море с его сильными жестокими волнами, а так же на исток реки, доступ к которому был закрыт для жителей всех близлежащих деревень. За одинокое расположение и воздух благородной меланхолии, окружавший усадьбу и её владельца, местные довольно быстро прозвали её "Домом Штормов".

К "Дому Штормов", конечно же, приближаться было можно, как и к истоку реки: продукты продовольствия и хозяйства, на период пребывания здесь хозяина, доставляет один и тот же возница, напроситься к которому в праве любой селянин, а господа более высокого происхождения могут рассчитывать на гостеприимство Гассельквистов без как такового приглашения. Другое дело, что купаться, а уж тем более стирать бельё или же бросать в реку мусор, строго запрещено и карается либо денежным штрафом, либо тюремным заключением. Дело в том, что господин Гассельквист ценит желания своего нечеловеческого любовника, а его проблемам придаёт первостепенное значение. Так, его Альма не жалует людей шумных и неопрятных, посторонние запахи на своём любимом месте для купания, близость скота и наличие особо назойливых насекомых, - иными словами, с жизнью на природе он совместим столь же сильно, что простой деревенский мужик с винными запасами своего зажиточного работодателя, приезжающего пару раз в год ради свежего воздуха и сбора налогов, - всё возможно, но с тяжёлыми последствиями.

Свои дни в "Доме Штормов" Алиса коротает либо плескаясь в реке, либо прогуливаясь по каменистому пляжу, либо же читая в роскошной ванне, построенной специально для его удобства и занимающей по площади целое крыло. Параллельно с этим неизменно рассуждал, чем бы сейчас мог заниматься в столице: госпожа Хофер собиралась организовать в своём салоне приём, пригласив ряд начинающих, но хорошо себя зарекомендовавших актёров, в поместье Гогенбергов готовился званый вечер, на который обещал прийти лидирующий в своей области морской биолог, заместитель министра культуры Цинцендорф, судя по слухам, привёз для своей островитянской жены особое зеркало, когда-то принадлежавшее её покойному императору и обладающее силой "колдовской и явно не доброй", на прошлой неделе въехал в страну знаменитый миссионер, читающий проповеди о правах расовых меньшинств; в каждом из этих событий Алиса видел возможность, которая, подобно просеянному песку, неумолимо протекала сквозь пальцы, на прощание лишь лаская воображение. "Ах", шептали они ему, "ну же, не печалься; полюбуйся, как малыш Лукас преисполняется мотивацией".

Лукас всегда отдавал предпочтение отдыху за городом. Ему нравятся прогулки верхом (что Алиса ненавидит), рыбалку в скромной компании с перерывом на глинтвейн (что Алиса ненавидит), запах сена и диких яблонь (что Алиса ненавидит чуть меньше всего остального). Наблюдая за его счастливым расслабленным лицом, Алиса напоминает себе, что всё ведь ради того и происходит: чем Лукас счастливее, чем с большей охотой он работает и тем больше у него сил на то, чтобы радовать своего Альму. Он потерпит. Он терпит уже пятьдесят лет - потерпит ещё немного.

Этим днём нагрянули к ним гости - лентийская знать, желающая из первых уст узнать о последних новостях из столицы. Надолго Алиса с ними не задержался, - терпеть человечью компанию во время своего так называемого отдыха он совершенно точно не согласится, - а потому под вечер был вновь предоставлен сам себе. Скука сегодня завела его дальше обычного: переплыв реку, направился он к истоку соседней, ведь что для земли всего-то с десяток километров, то для Алисы новая неизведанная территория. Полы длинной юбки волочились по траве, сдабривая её на манер чистейшей вечерней росы, кружевная рубашка лениво сползала с одного плеча, оголяя кожу ласковому предзакатному солнцу, босые ноги ступали по земле бесстрашно, огибая мелкие камни и занесённые шальным ветром сухие ветки; сидя на берегу, Алиса являл собой зрелище безупречной праздности, мечтать о которой могли, разве что, младшие наследники благородных домов, навсегда оставшиеся на содержании своих старших родственников. Кто же способен прервать его? Возможно, залётный селянин - ежели не изменяет Алисе память, одна захудалая деревенька находится отсюда в часе ходьбы. Всё ничего: прервут - прогонит.

Любуясь свои отражением на водной глади, Алисе подумалось, что он уже так, так давно ни на кого не охотился, - тоска съедает его изнутри так же, как съел бы он сейчас чью-нибудь тёплую печень.

Вот бы ему начал докучать какой-нибудь залётный селянин.

Это было бы просто чудесно.