о том, что робин марш самый удачливый сукин сын, было понятно еще тогда, когда тот притворился рукописью и не сгорел.
поцелованный самой фортуной, обласканный бесконечными запасами перламутрового феликса с вышитым на сердце клевером - он действительно думает, что казино его судьбы будет перманентно выдавать джекпот?

время доказать теорию вероятности.

в руках лениво шипит серная спичка - колеблющееся пламя освещает осунувшееся лицо, впалые глаза с характерными темными кругами. ещё одна попытка в хаос, в бесконечные переговоры и уговоры самого себя ( в это раз все будет по-другому ), длительный тяжелый взгляд на дверь, непонимающий - на козырек.

как по щелчку он вдруг явственно осознаёт: истинное созидание смутного времени не может диктоваться насилием. резонанс его желаний и действий инверсирован и покалечен, нет никакого смысла выводить на прогулку внутренних демонов, если те совсем не голодны. звучит как расстройство пищевого поведения, этим пациентам срочно нужен врач.
и вот - рецепт.
50 грамм особо горячительного. лестрейндж хочет спросить, станет ли легче, проще, понятнее. и, как по заказу, получает ответ на внутренней стороне ладони.

робин марш все ещё самый удачливый сукин сын.

двумя пальцами стреляет потухшей спичкой куда-то в сторону и охотно опрокидывает в себя содержимое стопки, молча пообещав обязательно начать новую жизнь с понедельника.
а пока
добро пожаловать в изумрудный город.

приятная вялость прокусывает канаты мышц, ему мерещится мощеная тропа из золота, высокая фигура, которой он по наитию светит выжженной печатью клевера и ныряет в пасть сказочной метафоры.
как же похорошела страна при озе.

первое, что просит подсознание - срочно догнаться. этанола в крови слишком мало - похоже на катастрофу - и пальцы тянутся к пролетающему мимо подносу с какой-то бормотней. на ходу делает пару щедрых глотков, заодно прикидывая, где тут самое злачное место.

- э, - небрежными хлопками по щекам какого-то отрубка. то ли сдох, то ли уснул - без очередных 50 грамм не разберешь. лестрейндж двигает это папье-маше к самому краю дивана, чтоб сменить его на посту алкоголизма, а после бросает взгляд на шерстяных выблядков. - че вылупились?

[indent] - ну ничего, согреешься на дне.
[indent] последней мыслью в голове эвана проносится, - сраная аналогия ко всей его жизни. не замерзнуть, не сдохнуть, - крутиться, чтобы греться и выживать. ( собственно, нужно упасть на самое дно, дабы оттолкнуться и вынырнуть. )
пьяная философия от постояльца «виверны» привела его сюда.
[indent] розье чихает хрустальными снежинками, подтирая сопли красной шалью ведьмы из подворотни. не очень вежливо, надеется, что та не придет за ней обратно. эван тупо пялиться на раскрытую ладонь, где знак снежинки переливается белым светом, - ну да, еще одной проклятой татуировкой больше.

опять ты влезаешь в какое-то дерьмо, эван, - первая реакция на обстановку «дна»; грохочущая музыка бьет по ушах, нужно несколько минут привыкнуть и понять, что у вас здесь вообще происходит.
[indent] в любой непонятной ситуации, - иди к бару. центральная часть заведения, где человек за стойкой может как напоить, так и выдать билетик в жизнь минутной философией. эвану пока нужно первое: кожа уже покрывается коркой льда.
- эй, - он пытается привлечь внимание бармена, но оклик попадает в секунду перехода музыки. розье еще несколько раз голос повышает, звучит скорее как скрипучий лед. через несколько мест от себя замечает знакомую фигуру, даже брови ползут вверх от удивления.
- вот так да. мадам лестрейндж, - на выдохе снежинки носом летят, кривится.  хотя и голову расслабляет легкая эйфория, тело же раздражается от холода. - тоже упали на дно? - вопрос двусмысленный, эван ухмыляется и наконец-то подзывает бармена с этой части стойки. вечер был похож скорее на сюрреалистический сон под просроченным зельем из лавки пиппина (эван знает, с чем сравнивает); от красочности места рябило в глазах, музыка непривычна слуху, а контингент и вовсе поражал разнообразием.
- ты прав, друг мой тот еще кретин, - эван заходится хохотом после короткого диалога с необычным барменом и вновь привлекает внимание беллатрикс.
- ну что, мадам лестрейндж, выпьем за маэстро? - подмигивает; уверен, что волшебница слышала их диалог за стойкой. розье криво улыбается в свой стакан, а затем, сливает пару капель на пол, словно за покойника пьет. не чокаясь, - три глубоких глотка обжигающего напитка. горло печет, кожу словно огнем обливает; розье кажется, что из него даже пар струится.

- хрена у вас тут жарко, - первой мыслью хочется раздеться полностью и в ванную со льдом прыгнуть; эван даже забыл, что еще три глотка назад пускал снежинки носом. алкоголь слегка в голову бьет, сухость во рту требует жидкости срочно.
- хоть бы не подохнуть к утру. намешай холодненького, амиго, - эван вновь заказ делает, таки снимая мантию. еще пара коктейлей и он вообще без одежды останется что ли.

- Уже давно, Эван, - подбородок, поднятый в гордости, едва удерживается первой фалангой указательного правой, сомкнутые губы изгибаются до залома – существует девятнадцать видов улыбок, из них только шесть выражают по-идиотски блаженную – с пренебрежением к сущему.
– Меняются только декорации.

Но никогда - суть. Единичное – случайность. Удвоенное имитирует потребности толпы в недоступности изысканий – два человека одного круга в заданном месте не соответствует ее представлениям об отсутствии закономерности. Неприкаянные лемминги маэстро готовятся к массовому прыжку с обрыва – популяция чересчур заражена прозрением, отравляет существование, отправленная на поиски забытой нормы – стакан, наполненный одним льдом не опорожнить даже за упокой.

Инициация предполагает наличие выбора – она находит единственно подходящее, в режущем щебетании на покалеченном, незначимом языке одной ветви прародителей подчеркивает статус, попутно определяя его для Розье – свой – отвлечение внимания, обеспечение бармена необходимой связывающей концепцией, едва не подпалив с первым глотком.

Свои – не панацея, несовершенная фармакологическая теория не единожды давала крен - самый удачный пример, слабостью уверовавший в этот идиотский постулат, гниет на дне без аллюзии. Изменениям необходимы жертвы – она определит таковым любого – наугад, кто выйдет за пределы означенного – торжество синдрома Бога, ответственного за насыщение крови вдохновением. Ее союз заключен полгода назад – спонтанным, непредусмотренным вспарывающим прозрением, обнажившим идею и истину, будто этому моменту загодя был подобран сакральный излом, извергнутый на дижестив эмоциональным коллапсом – череп со змеей за завесой рукава насквозь пробиты и порублены белеющей кривой – слияние крови запаяно в серебро, разошедшееся в созвездии Ориона.

Беллатрикс медитативно задает вопросы, раскатывая звуки ласкающим тембром, пока у самой не сводит скулы от мерзостного напряжения – цели и средства не бьются по балансу, не привносят желанного вкуса новизны смены вектора принадлежности – пустая бестелесная фигуральная имитация, безыскусная ложь – после бесплодной попытки наложить на собеседника «Конфундус» она идет на риск, схлестнувшись с удушливой прямотой в ожидании награды.

Микенский царь, разгневавший Артемиду, возложил на камень свою дочь. Жертва самозабвенно восходит на алтарь, величественно выгибая спину, упираясь позвонками в стойку – а теперь, отец, ты бы мной гордился?

Спектакулярный аутотизис, умирающее искусство отречения в каждом проступающем импульсе подчеркнуто сбившегося дыхания от хаотичных движений по телу  - эрзац возбуждения в натянутой на груди тонкой ткани, обрамляя соски – каждое «здесь» по нарастающей, опоясывающее вглубь - уточняющее крещендо отчаяния – от нового знания ребра отгибаются одно за другим в ожидании финала - изъятия разорванных от давления глубины легких.

У новоявленного жреца свое видение исполнения ритуала, лезвие не обнажает исполосованную до него спину – не доводя требуемое до конца бармен оставляет на ней очередное клеймо, в одностороннем порядке обрывая связь – прикосновение губ на выходе в опостылевшую реальность обжигает Беллатрикс плечо.

За глубокими глотками восстающего дыхания она не замечает обращенную речь – мир погружается в священный хаос, давя осознанием исторгнутого сюрреализма – без намека на реальность – сплошная вязкость сонного паралича. И когда ты успела так сильно проебаться? Вместо предложенного в два саднящих глотка осушает чистокровную – жар расходится по телу, провоцируя обрушение закономерно закручивающейся воронки цунами на того, кто сделал это последним. Его «потерпи» с легкой руки оборачивается слетевшим триггером. Приносящих дурные вести.

- Какого хера вы все считаете себя в праве иметь беспрекословную власть, переламывать, заставлять следовать и соответствовать всему ублюдскому и давно подохшему, решать за меня как правильно, как необходимо? Это моя блядская жизнь и я сама разберусь как мне стоит ей управлять!
Проблема только в одном - оружие никогда не осуществляет выбор мишени – это прерогатива владельца. Сквозь фоновую завесу проскальзывает гомон празднования дня смерти. Ебаные вампиры

Двое – закономерность, трое – толпа. Лестрейндж оказывается на подмостках вовремя, как по сценарию – влетает, окуная Розье в скабрезную заметку, сверкая золотым рядом зубов – спецэффект явно не для успешного стендапа. Она же с самой идиотской из девятнадцати возможных не то имитирует, не то неорганично наслаждается необходимым лицом в этой пропахшей нежитью пьесе.

— Значит пора платить по счетам, - подходит к нему вплотную, смыкая левую ладонь на члене через ткань, обводит языком губы поочередно против часовой, размывая слюну как помаду. – В этот раз без зубов, не как в восемьдесят первом.

Белла ведет руку от паха к горлу, упираясь большим пальцем в яременную впадину – прочувствовать сопротивление вены – не опуская ладонь, скользит языком по шее вверх, обхватывая губами мочку, создает имитацию предложенного вакуума. Убедившись в безупречности перфоманса, она поворачивает голову, чтобы волосы полностью скрыли лицо и только тогда отпускает и сходит на шепот,
- Не знаю с какой целью ты здесь оказался, но если это не желание сдохнуть обескровленным в ближайшей подворотне и не желание нажраться по поводу персонального дня обращения – пора искать выход из этой богадельни.

[indent] Барти часто моргает, пытаясь сбросить отпечатавшиеся на сетчатке огни bokeh — не исчезают, но волной мелодичных голосов проносятся мимо. «А кто умер?» — отзывается где-то в мозгу, но мысли с трудом поддаются фокусировке. Чувство какой-то по-детски беззаботной радости накрывает без явной на то причины, рассеивая более привычную мозгу энтропию. У Барти в голове обсессивный порядок — маленькие коробочки с маркированным содержимым чётко расставлены по своим местам [ даже то, что как ему казалось он мог из себя выкорчевать, легло на дно фактом признанного поражения ]. Алкоголь запускает в мозгу химические реакции и все коробочки разлетаются к херам — хаос оказывается одной из тщательно запрятанных переменных.

[indent] Весь мир вокруг — аквариум с цветными рыбками. Барти кажется, что если не постучать по стеклу пальцами — никто не обратит на него внимания. Он подмечает оставленный на столе нож и подкрадывается к разрушенному торту поближе. Незаметно для всех присутствующих нож оказывается у него в руке, а ещё через секунду прячется за пазухой. Одна из ведьм невовремя поднимает на него взгляд и Барти невинно улыбается, делая вид, что поправляет выбившуюся рубашку. От жары нестерпимо хочется расстаться как с приличиями, так и с лишней одеждой, но Крауч не может даже закатать рукава — то, что въелось ему в кожу чёрной магией, не вышибить и из мозга. Даже самым забористым алкоголем, который только найдётся в этом месте.

[indent] Голос Эвана Розье он узнает с первой ноты. Губы как-то сами растягиваются в усмешке. Возможно, им не стоило привлекать к себе столько внимания, но, кажется, и Эван не прошёл мимо волшебных коктейлей — это ощущалось в его манерах и проскакивающих тут и там фальшивых нотах. Барти оглядывается по сторонам в поисках Унны [ красная нить из приведших его на дно причинно-следственных связей ещё не затёрлась окончательно ] и очередной танец под пение подвыпившего кореша кажется запредельно красивым романтическим жестом. Ему даже мерещится прядь знакомых светлых волос и Крауч осторожно касается плеча танцуещей рядом ведьмы, чтобы хлопая длинными ресницами виновато улыбнуться: «прощу прощения, обознался».

[indent] — Ты допился до тринадцати фальшивых нот, Розье, — Барти делает вид, что аплодирует, когда Эван пробирается к нему через толпу с очередной дозой выпивки. В игривом настроении он всегда произносит его фамилию с грассированным "р" на французский манер. — И это только в первом куплете, потом мне надоело считать.

[indent] Протянутый коктейль он принимает с короткой заминкой — мысленно Крауч уже пообещал себе, что предыдущая стопка была последней. Но если отказаться, есть риск, что Эван сам выпьет оба, а это может привести к непоправимому ущербу для всего живого вокруг. Пощечина, которую Розье зарядила одна из ведьм, только подтверждает эти опасения.

[indent] — Ох и мощно она тебя, — с вполне искренним сочувствием гладит согнувшегося Эвана по спине. Было что-то тревожное в том, что оба они оказались На Дне в одно и тоже время (кажется, он видел ещё и Беллу?), но Барти всё равно рад лицезреть эту упитую пожирательскую морду. Иррациональное счастье наполняет его до самых краёв и все тревоги лопаются как мыльные пузыри. — За женщин! И за настоящих корешей, которые всегда рядом, когда женщины не дают... ну ты понял, чтобы поддержать...   

[indent] Чокнувшись бокалами, Барти звонко смеётся, прежде чем выпить содержимое своего стакана в один заход. В тот момент отчего-то кажется, что так урон будет меньше. В голове взрывается что-то похожее на фейерверк, губы загибаются серпом и отказываются подчиняться. Воздух вдруг становится каким-то странным — кажется, на него можно лечь и поток подхватит тело как мягкая перина. Он опускает глаза вниз и только сейчас замечает, что ноги больше не касаются земли.

[indent] — Твою мать, я лечу! — сердце в груди колотится толи от восторга, толи от принятых с алкоголем веществ. Барти хохочет как умалишенный, случайно выпуская из рук бокал — осколки со звоном разбиваются о пол. В другой ситуации этот звук триггернул бы в нём воспоминания об одном из самых хуевых дней в его жизни, но сейчас он не замечает даже этого, кружась в воздухе как падающий в обратную сторону лист. — Нет-нет, Эван, ты тоже должен попасть сюда! Ты должен это видеть!

[indent] Барти протягивает руку вперёд, пытаясь ухватиться за своего товарища, но быстро теряет его из вида. Контролировать собственное тело оказывается куда сложнее, чем было на земле и он почти сдаётся, подчиняясь какому-то невидимому течению. Замечает впереди пятно света, напоминающее просвечивающееся сквозь толщу воды солнце и тянется к нему изо всех сил. С приближением пятно принимает очертания какого-то судна. Его нестерпимо хочется потрогать, это кажется почти что жизненно важным и Барти прикладывает ко дну дирижабля сразу обе руки. По коже проходят лёгкие удары тока — печать на ладони отзывается слабым мерцанием. Всё его внимание, все его мысли сосредотачиваются на этом огромном светящемся шаре, но Краучу так и не удаётся найти никаких других зацепок.

[indent] — У вас лучшие коктейли, что я пробовал, просто улёт, — опустив голову вниз, он только сейчас замечает, что находится прямо над барной стойкой и сразу же ловит на себе взгляд бармена. — А когда они отпускают?

[indent] От дирижабля исходит приятная прохлада и Батри, замученный духотой, не спешит его покидать.

Прошедший по телу нервный импульс утопает, оглушенный межзубным – тебя никто не просил мне подыгрывать – 2:0 не в ее пользу, время пожинать плоды.

— Искать по наитию, буквально наощупь, - уточняет, добавляя звучности гласным, неопределенно кивая на местного вышибалу. – Магия здесь не в почете, у них своя атмосфера.

На заднем плане Розье избирает свой путь развлечения почтенной публики, интуитивно находя верную задачу – выживание. Как же быстро вырабатывается привычка довольствоваться малым – хватило полугода. Очередное указание на действие закономерно встречается глубоким выдохом – может, уже достаточно - прослеживает увязающую пародию на броуновское движение.

Взращенная кислота прострации с легкой перерастает в рефлюкс лихорадящей паранойи, слух тяготит могильное пение – основная помеха относительно чистого разума в эмоциональной деградации – калейдоскоп меняет узоры, задерживаясь на каждом по десятой доле секунды – успевай.

- Нет, твою мать, нет! – шипит, ломается - отсутствие минимальной собранности в секунду расходится заразой, в хаотике движений не проследить ни одного причинно-следственного – слепая зона - движения от стойки к середине зала сбиты и бесхитростно истеричны. Чего ты так боишься?

Каждый ее выбор – межстрочная отсылка в укачивающей провокации, пытается продолжать лавировать, удержаться между – пересохшими губами по запястью – оборачивается на сцену раз в половину минуты.

Хорхе накрывает ладонью личный символ погружения, снова сбивая геометрией страха вибрационный ритм, - и что ты хотел сказать изначально? Фантомная боль стяжения левого предплечья останавливает циркуляцию вязким тромбом в подреберье – заглушение зова – эмпатически точное, сохранное в памяти до каждого сцепленного сигнала. Легкостью скользящих касаний сходит вера в собственную исключительность – противоположности стремятся к единству, плавятся в тождественности простирающейся параллели гравитационного танца, расходящейся рябью центруя новую аксиому – различие только в фигуре правителя. Пульсирующая на скованной в напряжении ладони Бетельгейзе в эмпирическом доказательстве истины накрывает собой свой антипод - две искаженные реальности с разницей в частоте колебаний находят между отраженный баланс.

В планах Ориона было лишить жизни всех тварей – уродливых обитателей глубин раз от раза волнообразно выносит к стойке - разевают гипертрофированные пасти, скалятся разрывая оболочки, сдерживаемые незримыми ободами, без аппеля способные только бездумно распахивать за привеченных глотки – быстрее.

Скорпион послан Артемидой принести погибель – мурена изгибается, в исступлении рассекая волны, мажет взглядом по потолку, расписываясь в алтарном бессилии – еще быстрее.

Как только Скорпион встает на востоке, Орион исчезает на западе в царстве мертвых – головоногий детритофаг раздувает жабры в проекции мути, заходится клекотом по утерянному мальчику на пути к тотальному просветлению; Белла в пол-оборота следит за сценой, оценивает ущерб от контакта с проводником загробного мира – закончили?

Ледяная туманность колющей вспышкой на третьем тормозит сознание – подкорковая структура пестрит выбитыми откровениями, растворяя во вспышке сверхновой – все не относительно, все дуально.

Когда прежняя действительность пала, обратившись в прах иллюзией, когда было взорвано и выкорчевано все существовавшее от основания, единственно доступное знание растоптано и изничтожено - на гнилом болоте разумного, в помутненном сознании они единовременно запустили механизм первоосновы заново – адреналиновый укол, призывающий к действию.

Истинное искусство постижимо только через боль.

Космос, рожденный из хаоса будет низвержен и приведен к абсолюту.

Фокусировка нещадно хромает – Беллатрикс непривычными движениями растирает слезы по лицу, проходит касанием влажной ладони с печатью по всем доступным выступающим фрагментам стены – череда бесплодных попыток в поисках за одну ночь начинает утомлять, абсолютная беззащитность подталкивает вниз тлеющей мягкостью. Все действия «от» и «до» сводятся к началу – проверка новых теорий, не нарушая ход действия старых – уроборос ее пребывания. Вкинутым бумерангом проходит по кривой, на несколько секунд в молчании сжимая запястье Лестрейнджа – выбор за тобой - выхватывает взгляд, направляясь к очередному экспонату.

Инициируя пространный диалог, она пытается понять, по какой из тысячи причин это место продолжает ей благоволить – на что ставим сегодня – ущербность, ценность, отсутствие третьего звонка – зрительный нерв подает в мозг упорно игнорируемые сигналы бедствия. Отсутствие дуальности в словах Хорхе только сейчас отрезвляет хлесткостью осознания.

«Не попадись ей в зубы» и «Ты не в её вкусе» не противопоставлены – едины.

Спасенная Артемидой с жертвенного камня дочь Микенского царя стала ее жрицей.

Куда ведет этот гребаный выход?

[indent] каждый твой выбор имеет п о с л е д с т в и я.
выбирай с умом.
решай сердцем.
отец эвана розье был не совсем бесполезным. пару уроков преподнес. вот только тогда, совет касался шахматной партии, а не жизненных выборов.
или, все это одно и тоже?
[indent] мириады звезд складываются в ночной атлас вокруг розье, - воздух такой чистый и легкий в душных стенах «дна»; первой реакцией сознание бьет барабанной тревогой, - недолго, ощущение невесомости накрывает быстро.
эван облизывает губы с привкусом кровавой сладости.
эван улыбается.
эван не понимает н и ч е г о.
[indent] зачем он сюда пришел?.. какая разница теперь? в таком вакууме беззаботности впервые. впервые, ничего вокруг не имеет значения. твердый пыльный пол ощущается горячими зыбучими песками, розье проваливается в пучину мрака с эйфорийной улыбкой на лице. выныривать не хочется, - будто кто-то стягивает перьевое одеяло морозным утром. а затем, к нему обращается тихий мелодичный голос. незнакомый. женский. воспаленный мозг подает сигналы конвульсий по нервным окончаниям, но тело не слушается.
- о ч н и с ь.
[indent] застывшие мышцы дергаются, словно пробуждаясь от глубокого сна. эван все еще ощущает легкость сознания, но вместе с тем, мыслит гораздо трезвее.
а лучше бы нет.
пять чувств возвращаются резко, рот жадно хватает кислород. стойкий привкус металла (десерты здесь странные) во рту, в нос бьют запахи сырости, выжженного дерева и камня. попытки встать - тщетны; боковым зрением розье видит ту «странную» (красивую) ведьму у стены со змеей на шее, - теперь только без. она на нем? выкрученный поворот шеи вниз: голая кожа покрывается холодными мурашками.
что, блять, у вас здесь происходит?!
[indent] их диалог химерный. попытки уловить суть, хаотично бегающие глаза по сторонам (что у вас здесь за орудия пыток?!) останавливаются на её глубоких темных. розье сглатывает нервно с каждой репликой, ощущая истеричный смешок, что предательски подкрадывается к горлу.

— если вы, госпожа, так презренны к волшебникам, то почему не забрать жизнь того, кто считает наоборот? - оттягивание времени. «прямой связи» давно не существует, лишь галлюцинации покалывания черепа со змеей. в попытках понять кто она, чего хочет, что ей нужно.
от мертвого мяса вообще мало проку.
забавно, как теперь розье хотелось, чтобы тот, чье имя нельзя называть превратился в пепел; от злости. от чувства предательства и заблуждения. от обиды.
где тот обещанный дивный мир? гниет на дне сырого колодца.
а эван розье пока еще здесь. только на другом дне.
( полгода твоей принадлежности, в обмен… )
слова звучат до тошноты знакомо. преданность - служение - обмен - награда; эвана затягивает в водоворот дежавю, он будто вновь стоит в мрачной комнате с парой свечей, теплые блики отражаются от узорчатой маски, - ему говорят о преданности. говорят о служении высшему благу, - здесь и сейчас, - блага нет. свобода выбора - иллюзия; череп и змея - клеймо.
каждый твой выбор имеет п о с л е д с т в и я.
научись с ними ж и т ь, эван.

- простите уж, мадам. я отказываюсь.
щелчок пальцев эхом отбивается в барабанных перепонках. забавно, последний поток мыслей не трогает страх, но немое возмущение:
блядь. любимая рубашка.

[ lingua ignota - many hands ]
the lord held me by my neck
"i wish things could be different" he wept

[indent] Голос из ниоткуда становится недостающим паззлом в картине реальности — придаёт резкости оптике алкогольной нирваны. Тихое пение напоминает ему о матери, растекается теплотой в области солнечного сплетения. Воздух оборачивается морской пеной, но Барти не чувствует от неё угрозы — он в самом приятном и безопасном месте на свете. Вспоминает про Эвана Розье, которого совершенно потерял из вида, но только улыбается не снимающейся зачарованной улыбкой. Здесь ему ничто не угрожает. Здесь никто не причинит ему вреда. 

[indent] Собственное тело упирается в потолок всё настойчивее. Барти знает, этот предел искусственный — он должен его преодолеть, чтоб достичь своей истинной цели. Крутит в руках палочку, пробует несколько простейших заклинаний, но магия не желает подчиняться. Палочка не работает. И это тоже совсем не повод для тревоги, лишь ещё один вызов, который надо преодолеть. Спину холодит похищенный с праздничного стола нож и Крауч тянется за пояс. Решение вскрыть потолок острым лезвием кажется самым логичным и закономерным и Барти даже не удивляется, когда материя пространства послушно поддаётся.

[indent] Его разум, как лодка в океане вечности, попадает в жестокий тропический шторм. Мир переворачивается и нож в руке остаётся единственной константой, сжимаемой до побелевших костяшек. Женский [но уже другой] голос вновь возвращает его к реальности. Барти глупо улыбается и слегка пошатывается, поднимаясь на ноги (непривычно ощущать под ними землю). Демонстративно медленно [без резких движений] прячет нож за спину. Эйфория делает его слишком расслабленным и дружелюбным — Крауч доверяется потоку, показывая, что его ладони пусты. — Даю слово, я не стану атаковать... первым. Я просто гость... кстати у кого я в гостях?

[indent] Сеньора. Барти вспоминает голос Унны и промелькнувшие перед лицом золотые локоны. Ему кажется, что всё мироздание вело его к этой встрече. Что точки координат идеально легли на плоскость и в эту секунду нет никакого другого места, где ему следует быть — он именно там, где надо. Крауч называет своё настоящее имя — вранье кажется предательством того высшего фатума, что свёл его с  С е н ь о р о й, будто взойти на молитвенный коврик в грязных ботинках. Он вкладывает ей в руки свой самый тёмный секрет. Свою свободу. Свою жизнь. Свой хрупкий статус-кво в отношениях с отцом. Послушно делает всё, что она ему скажет: залпом выпивает стакан синей жидкости, снимает подаренные Унной бусы. Мышцы лица расслабляются и слегка ноют от впечатавшейся на последние полчаса улыбки. Окружающий мир всё ещё кажется хорошим местом, но мысли и голос звучат заметно твёрже, будто золотой купол безмятежности пробили трещинки прагматизма, свойственного Краучу в трезвом состоянии.

[indent] — Я слышал, вы умеете сводить черномагические метки. Это правда возможно?

[indent] Барти удалось пережить войну не запятнав себя пожирательской славой, только чёрный череп на предплечье угрожал нарушить равновесие в любую секунду. Он никому этого не рассказывал, но перспектива оказаться в Азкабане холодила его кровь первобытным ужасом. Он предпочёл бы быструю смерть, чем снова оказаться запертым. Но если выбирать между смертью и жизнью, то он, конечно бы, предпочёл жизнь.

[indent] Флёр фатальности этой встречи слегка выветривается вместе с действием антидота, но даже протрезвевшим на несколько коктейлей умом Барти понимает — другого такого шанса может и не быть. Он рискует всем, называя ей своё имя и показывая извучечное чёрной магией предплечье, даже приставленное к собственной плоти лезвие уже не кажется такой уж большой угрозой. В первый раз за ночь Крауч-младший улыбается не от коктейля. Прокручивает нож в пальцах, делая несколько медленных шагов навстречу. Вкладывает его рукоятью в протянутую ладонь Гретель, так, что острый кончик упирается ему прямо в живот. Срывает несколько оставшихся пуговиц, чтобы клинок касался голой кожи. — Теперь у вас достаточно власти, чтобы решить мою судьбу?

[indent] Он стискивает зубы, когда нож разрезает кожу в районе метки, но не издаёт ни звука, ни жалобы. Видит, как в Гретель разгорается любопытство и видит в нём возможный рычаг воздействия. Единственное его преимущество над ней, на фоне многочисленных преимуществ Сеньоры над ним.

[indent] — Да, готов, — он протягивает вперёд раскрытую ладонь с меткой-огоньком. — От вашей руки даже в боли можно найти удовольствие. Но я бы предпочёл освобождение. 

рудольфус устало трёт веки большим и указательным - это тело все более неохотно подчиняется ритму жизни, в которой сегодня задач чуть больше, чем просто открыть глаза.

как давно понял, что ничего не контролирует, ни на что не влияет? как давно понял, что состоит из папье-маше, бесхозно оставляя отпечатки то там, то здесь, в ослепшей вере на новое сотворение хаоса? как давно понял, что вкус мстительной экзекуции нуждается в перманентной реанимации?
вспоротая змея под рукавом, пульсирующие на шее звезды - в моменте казалось, что причина для каждого нового вздоха найдена и ничто не роднит больше, чем разделенная напополам трагедия.
взгляд, упавший тяжестью гранита, заново очерчивает убранство, на передышку останавливается на лжеродном затылке, фиксирует несколько отсутствующих переменных в лице розье и крауча.

стали чьим-то аперитивом?

конфуз вовсе не в том, что их хотели подать на стол. лестрейндж разочарован, почти до бесконтрольно проливных слез, что белла обронила не по своей воле,

( ты же помнишь, что до сих пор сама себе не принадлежишь? )

от того, что кто-то слабоумно решил, словно его кончина будет столь же.. безликой.

пока призрачная невеста выстанывает для страждущих очередную реквием в сердца, вдруг ясно осознает: даже в психоделическом отчаянии он не продаст свою смерть по дешевке.
особенно здешним акционерам.
особенно ей.

- больше не один, - бартерный обмен животными улыбками. ты - мне, я - тебе. - в местном ноевом ковчеге у всего должна быть пара, - пара бокалов или пара оборванных жизней - неважно. мир существует лишь в подчинении у строгих законов баланса. например, в гравитационном. лестрейндж пялится на нее слегка оторопело, не снимая с губ оскала.

- извини, вырвалось, - осколками по полу, мелким крошевом под ладони, внезапной статикой свидетелей. - это повторится, - сквозь тонкий прищур и адреналин, полузабытое чувство наркотического восторга и одноцветно-багровые всполохи - вовсе не вдохновение и не творческие потуги. это начало его персональной революции, брошенная к ногам перчатка, это вызов, жест недоброй воли, симметричный автограф на плоти и звук, с которым умрет не он - все они.

даже если не сегодня.

его гомерический смех резонирует по битому стеклу, сплетается воедино с чужой агонией, находится где-то на грани с истерикой, сокращает диафрагму и на выходе делается совсем беззвучным.

под ногами привычная грязь - даже клевер почернел от сорванного третьего акта.

- дарова, чел, подымить не найдется?

знакомое панибратство вкалывает в вены ток, по-новой запускает механизм термоядерного синтеза, когда оборачивается на звук самопровозглашенной мишени. демонстративно шарит по карманам, после сцеживает с языка „инсендио“.
треск кожи безупречно заменяет треск дров, пламя волос - пламя свечи. рудольфус прикрывает глаза, в мгновение растождествляется с самим собой, вдыхает полной грудью.

он снова дома.

Отредактировано rodolphus lestrange (2024-03-24 20:28:57)

[indent] Апрель — самый жестокий месяц. Барти тоскует о тех часах, когда отсутствие физической боли принималось им как должное. На лбу появляется дорожка пота. Брови морщатся, пока картинка пространства приобретает забытую чёткость — миражи извиваются под оболочкой сознания, пытаясь побороть неминуемое забвение. Поздно. Их затягивает в кровоток ритуальной магии, протаскивая по венам в самый эпицентр боли — туда, где холод лезвия становится продолжением кожи.

[indent] Её слова эхом грохочут в черепе, впечатывая себя в историю жизни Барти Крауча-младшего.

Новая глава или эпилог?

[indent] Он понимает, но кивает молча. Если разомкнуть зубы — боль может просочиться наружу. Барти не проронит ни звука. Не отведёт взгляда. Ему не хочется запечатлеть свою слабость на радужке голубых глаз Сеньоры. Она смотрит на него сверху вниз, разрезая плоть пополам, обнажая сбившееся сердцебиение. Он уже совершил достаточно глупостей для одной ночи. Самая большая — озвучить в этих стенах собственное имя, неразрывно связывающее с тем другим, кто тоже не оценит такого поступка. Вместо приторного удовлетворения от этой мысли его будто колют иголкой в грудь. 

[indent] Сознание Барти не было таким чистым и ясным с тех пор, как в протянутую ладонь легли пальцы Унны. Их разговоры теперь казались такими неважными. Прошедшая ночь — полная капитуляция благоразумия. Но только благодаря этому и этому одному он теперь стоит напротив Сеньоры. Кровь сотрясает сердце, пока рана на ладони зарастает некрасивым рубцом. Тихий стон выражает смирение.

[indent] — Почему вы мне помогаете? — Краучу хочется спросить о многом, но с языка слетает самое банальное. Базовые инстинкты, рефлекторные импульсы затравленного зверёныша — никому не верить, ничего не просить. Он не прячет восхищения во взгляде — равный себе интеллект всегда вызывает в нём уважение. — Расскажу, если это станет поводом новой встречи. Я впечатлён вашими навыками.

[indent] Приходится применить магию, чтобы вернуть на место разлетевшиеся по полу пуговицы. Крауч пытается придать себе товарный вид, когда понимает, что ему намекают на выход. Приглаживает растрепавшиеся волосы, опускает задранный вверх рукав, скрывая под тканью изувеченный свежими рубцами череп. Мысли о том, что сведение Чёрной метки действительно возможно, пока что не помещаются в гудящую голову. — Буду благодарен, если этот визит останется между нами.

[indent] Что-то в её голосе коренится в нутре беспричинным доверием, гнездится в пустыне привычных инстинктов: убей и беги, не оставляй свидетелей. 

[indent] На этот раз он этого не сделает.

[indent] Мысли о прошедшем вечере возвращаются в голову постепенно — пена морского прибоя целует песок. Не было ли всё это какой-то ловушкой, уловкой? В ретроспекции воспоминаний, "Дно" уже не кажется таким беззаботным и безопасным местом, где никто не причинит ему зла. Барти вспоминает про Эвана — слишком дерзкого, чтобы быть осторожным. Пытается выведать его судьбу или вернуться в бар, но выход из кабинета Сеньоры только один — маленькая ладошка Ицли сжимает его запястье, когда две фигуры растворяются в пространстве.

[indent] Яркость предрассветного мира врезается в сетчатку достаточно остро, чтобы оставить ещё один порез в форме букв: «Тату-салон Маркуса Скаррса». Фатальность встречи обжигает рациональный ум, как вид горячего солнца на металле. Левая рука опускается в карман брюк, чтобы нащупать острые края визитки, правая — прижимает к груди два флакона. Значит всё было реально. Не исчезло, не растворилось также незаметно, как маленькая домовиха. Барти собирается было аппарировать в свою съёмную квартиру — не хватало быть замеченным здесь в таком виде, но странное мельтешение впереди по улице привлекает его взгляд. Несколько быстрых шагов навстречу и первая фигура приобретает сюжетные характеристики — вампир, которому выносили торт ведьмы. Вторая фигура, кажется, без сознания. Барти не видит его лица, но интуитивно подходит ещё на пару шагов ближе. 

[indent] Сеньора не обманула его и здесь — Барти находит Эвана Розье буквально в руках у смерти.

[indent] — Я его знаю, я помогу! — в его тоне нет угрозы, но выставленная вперёд палочка говорит о неприятии отрицательного ответа заранее. У Барти нет времени выяснять, разделяет ли вампир его благородный порыв и откуда в кровососущем такие стремления — глаза быстро обследуют тело друга, от поцелуев какой-то страшной трагедии в середине ладоней до кровавых разводов на животе. Он закрывает за ними дверь, когда Коффин [мозг успевает выхватить имя с надписи на дверях] заносит тело внутрь. Магией сметает всё лишнее со стола напротив, водрузив туда тело Розье.

[indent] — Эван, ты меня слышишь? — нижняя губа дрожит будто от лихорадки. Барти сжимает его лицо двумя руками, пытаясь отыскать признаки жизни. Как легко было упиваться философскими манускриптами прошлого, искать beauty in the terror по заветам мастеров ренессанса и как быстро всё это девальвировалось сейчас, пока дрожащие пальцы освобождали Розье от лишней одежды. В этом ужасе не было красоты. Только два мальчишки: умирающий и напуганный тем, что не сможет это остановить.

[indent] В тусклом свете дешёвой люстры Барти насчитывает четыре ранения. Бадьян от Сеньоры уже проявил свою эффективность раньше — сейчас он кажется самым быстрым и надёжным средством. Когда первая рана затягивается под напором 11 капель, Крауч замечает что-то неладное. Ему приходится осторожно повернуть Розье на бок, чтобы обнаружить, что рана сквозная. — Мерлинова борода, что с тобой делали?

[indent] Половина флакона уходит на три ранения — остаток Барти бережёт для себя. Перепачканные кровью пальцы берутся за палочку. «Вулнера санентур», — срывается с губ и тут же отдаётся в голове призрачным эхом. Тень отца нависает над ним, как грозная горгулья, наблюдающая где-то далеко сверху — это только показывает, каким маленьким он всегда будет, вызывает страх никогда не стать кем-то независимым от собственного имени. Он пытался скрыться от судьбы под чёрной мантией слуги Тёмного Лорда — теперь приходилось скрываться от последствий этого выбора.

[indent] Вампир возвращается на авансцену анатомической трагедии, тараторит что-то под руку, но его тон вызывает у Крауча раздражение — сжатый кулак улетает в клыкастую челюсть. Это снимает часть напряжения. Лицо Розье больше не напоминает мраморный пол в кафедральном соборе и Барти позволяет себе выдохнуть. Ему кажется, будто кровь течёт из каждой его поры. Будто мир состоит из красных рек и гор затянувшихся шрамов. Смертность Эвана отдавалась в каждой клетке тела напоминанием о смертности самого себя.

[indent] — Решил захватить магглов, заделавшись новым Иисусом? — он осторожно касается его ладоней, обрабатывая края раны алкоголем. Лечебная магия не срабатывает с первой попытки и Барти решает попробовать позже, когда нервы улягутся. Глоток джина прямо из горла призван поспособствовать этой задаче. — Кто-нибудь из вас двоих может рассказать, что там происходило? И я кажется видел... Беллу?

[indent] Косится недоверчиво на Коффина, оставляя имя бывшей соратницы без фамилии, но всё же протягивает вампиру бутылку, напоследок салютнув и сделав финальный глоток. Веки опускаются вниз от усталости, но Барти боится отвести взгляд от Розье, наблюдая за тем, как жизнь заново расцветает в его теле. Свободная рука опускается в карман брюк, будто ищет спасительный якорь — на лазурных буквах GG остаются разводы крови.